Врач по профессии Гульбарчин Такырбашева в 2000 году потеряла зрение. Это не помешало ей не только продолжить полноценную жизнь, но и помочь обрести ее нескольким десяткам других инвалидов. Она директор деревни, где живут и учатся работать люди с ограниченными возможностями после выпуска из интернатов.
– Проблемы со здоровьем у детей остаются. Выпускаться им некуда, кроме закрытых социальных институтов Кыргызстана, – рассказывает она.
Закрытые социальные институты – это те же интернаты, где люди целыми сутками сидят перед телевизором, изредка выходят на улицу и, как отмечают эксперты, деградируют, теряя шанс на самостоятельную жизнь и контакты с социумом.
В 2005 году было принято решение открыть социальную деревню. Ее суть в том, что к вопросам инвалидности тут подходят шире.
Участок под деревню не могли найти два года. Лишь в 2006 удалось купить землю в селе Мурак. За прошедшее время построено три жилых дома, мастерские и производственные помещения. Создана животноводческая ферма. Жители – выпускники психоневрологических стационаров страны и реабилитационных центров. Все они – инвалиды 1-й и 2-й группы. Всего – 23 жителя, из них трое в инвалидных колясках.
– Финансирования от государства мы почти не имеем, только мизерные пособия по инвалидности наших жителей, которые покрывают только четверть затрат по текущим расходам. Остальные деньги вынуждены находить сами. Это вырученные средства от наших мастерских, а также благотворительные пожертвования, – рассказывает Гульбарчин Такырбашева.
Первый дом, в котором разместилась община ЛОВЗ, был арендованным. В нем жили шесть человек. Свой построили только в 2010 году на средства, предоставленные посольством Германии. Вышел он небольшим – 93 квадратных метра. Сейчас в нем живут только мальчики.
– Здесь есть комната, где нашим сложным ребятам делают сенсомоторику, зарядку и занимаются ими. Тут же комната волонтеров. К сожалению, в этом году из-за пандемии их нет, – рассказывает Руслан, один из первых постояльцев. У него «заячья губа», говорит тяжело, но при желании понять его можно.
Весь двор социальной деревни в цветах. Эти клумбы стали спасением во время карантина. Дело в том, что ребятам, которые живут в деревне, категорически нельзя было никуда выходить, пока бушевала пандемия – у ЛОВЗ ослаблен иммунитет, – и они занимались благоустройством сада. Помогал им в этом социальный педагог. В итоге садоводство стало методом терапии и спасением от ощущения замкнутости.
Все объекты этой деревни построены за счет международных доноров и грантов. Правительство не помогло решить проблемы с питьевой водой в этой местности. Подают ее всего на несколько часов в сутки. Для решения вопроса была поставлена водонапорная башня, но она не работает – за водой приходится ездить в соседнее село. Правительство и местная власть все обещают реанимировать советскую водопроводную систему, но пока она так и не работает.
Единственное, в чем власти помогли ребятам, это небольшие денежные средства в рамках госзаказа. Наше государство устраивает конкурс и дает деньги на то, чтобы в социальной деревне научили людей с ограниченными возможностями жить в обществе и работать.
– Последний наш выигрыш был 457 тысяч сомов. Текущие расходы он не покрывает, но какую-то поддержку оказывает: коммунальные услуги, электричество, ГСМ, уголь, дрова, сено, – рассказывает директор деревни.
Иногда помогает местное население. Порой соседи приносят продукты, особенно перед мусульманскими праздниками. Есть в социальной деревне и свое хозяйство: четыре коровы молочной породы, телята и 17 баранов. За ними смотрят постояльцы.
Аман уже два года в социальной деревне. До этого жил в интернате, но говорит, что возвратиться туда не согласился бы ни за что. Там, как вспоминает юноша, они целыми днями сидели в комнате. Работы руками или на свежем воздухе не было.
– Когда я приехал, поить, доить не умел, но очень хотел заниматься животными. Для нас проводили семинары. Меня обучали, как правильно работать со скотом, – рассказывает юноша.
В социальной деревне ребят учат вести хозяйство, готовиться к зиме, рассчитывать необходимое количество сена для скота. Проблема многих детских домов, интернатов и подобных учреждений в том, что люди не получают там тех навыков, которые прививаются в домашней среде. Приходится учить этому отдельно.
– Видите это сено? Мы его купили на поле. Впервые сами его складывали, – радуется Аман. А потом вдруг смущается и спрашивает, хорошо ли у него получается давать интервью. За свой 21 год жизни он впервые складывает сено и дает комментарии журналистам.
– У меня в планах своя ферма. Тоже с коровами. Хочу штук 500 завести. Сначала поменьше, конечно. Но потом они принесут телят, и у меня будет большое хозяйство. Это меня здесь вдохновили, – делится Аман.
Сыйнат Турманбетова, педагог и мастер по рукоделию, пришла сюда после выхода на пенсию. 30 лет работала в школе. Четыре года назад увидела объявление в газете о наборе персонала. Говорит, друзья и родственники ее идее сначала были не рады.
– Мои дети против были. Но однажды старший сын привез меня на машине на работу и увидел, как меня встречают ребята из деревни, как улыбаются, обнимают, а потом сказал: «О, у мамы работа хорошая, все дети ее любят». После этого семья перестала возражать, – рассказывает педагог.
Сейчас цех рукоделия работает по принципу конвейера, где каждый занимается своей работой. Кто-то пришивает узоры, кто-то зашивает края.
– За четыре года работы почти не было ссор. Заниматься с этими ребятами одно удовольствие. Они очень добрые, искренние и порядочные, – заключает мастер цеха.
Максим вспоминает, что раньше им занимались только нянечки. А между тем диагноз не помешал ему изотовить уже больше сотни тошоков хорошего качества. Но раньше никому не приходило в голову чему-то учить молодого человека.
– Я жил в Таласе, в интернате. Там мы сидели в комнате. К нам приходили нянечки. Иногда гуляли во дворе. Иногда делали зарядку. Больше ничего не делали, – рассказывает он.
Его слова поддерживает и Аяна – еще одна постоялица социальной деревни. Она говорит, что ей очень нравится работа руками.
– Я хотела бы открыть швейное дело. Когда устаю, иду танцевать. Вечерами нам читают сказки. Очень их люблю. Представляю себя принцессой, которая что-то шьет, – делится девушка.
Рабочий график в этом цеху особенный: с 9 до 12 они трудятся за столами, потом до 14.00 отдыхают, потом еще три часа труда и снова отдых. Просидеть 8 часов на рабочем месте, как положено по Трудовому кодексу, они не могут. В обеденный перерыв танцуют, играют с мячом или просто гуляют по площадке.
– У меня здесь есть огород. Там я посадил капусту. Еще мы малину собираем, варенье делаем, – рассказывает житель деревни Иван.
У него есть семья, они живут на Иссык-Куле. В планах юноши научиться домашнему хозяйству и вернуться домой к маме. Последний раз он был там в детстве, большую часть жизни провел в интернате.
– Следующим летом приеду к маме и скажу: «Давай я сделаю ремонт». А потом на огороде уберусь. Покрашу еще весь дом, побелю. Может, останусь с ней. Очень хочу к маме, – делится мечтами Ваня.
Мээрим 10 лет своей жизни провела в интернатах, 9 здесь. Говорит, что в деревне лучше, потому что можно выходить гулять.
– Там было все закрыто, а здесь наоборот. Здесь можно выходить и свободно передвигаться. Да, здесь комфортнее, – отмечает девушка.
Ее подруга Надежда добавляет, что здесь комфортнее, потому что понимают, хотят понять. А еще, потому что труд успокаивает нервы.
В будущем Надежда хочет стать поваром. И эти мечты вполне осуществимы. Подобный опыт у социальной деревни есть.
Один из постояльцев этой социальной деревни открыл свой центр поддержки ЛОВЗ. У него уже шесть постояльцев с ограниченными возможностями, которые с его помощью постепенно учатся жить в социуме. Есть и опыт по возврату таких ребят в семью. Одна жительница социальной деревни, которая раньше не могла заниматься домашними делами и не была способна себя обслуживать, здесь научилась всему необходимому. А другой выпускник открыл свой цех по производству войлочных игрушек.
Третий дом социальной деревни «Манас» был открыт в 2017 году. В нем поселились те, кто наиболее приспособлен к самостоятельной жизни.
– Они сами готовят и работают в саду. Открыли мастерскую по переработке молока и выпечке хлебобулочных изделий. Эта продукция идет на питание нашим жителям. У них своя сметана, свой творог, айран, молоко. Хлебобулочные изделия мы иногда на заказ печем, – поясняет Гульбарчин Такырбашева.
Количество заказов у этой пекарни сейчас небольшое. Все дело в том, что она расположена в селе, а там у всех свое хозяйство – большого спроса нет. Поэтому Такырбашева просит мэрию столицы дать им территорию, на которой можно будет открыть небольшой магазин.
– В течение трех лет мы стоим в очереди в управлении муниципального имущества, как социально-важная организация на получение маленького помещения для открытия социального магазина. Мы бы продавали там нашу сельскохозяйственную продукцию. Но, к сожалению, недавно я получила письмо от мэра, что нет возможности предоставить помещение, – добавляет директор.
Она считает, что государственным социальным институтам требуются реформы.
– Сейчас людей с ограниченными возможностями считают необучаемыми. Поэтому дети никакого образования не получают. Дальше их переводят в закрытые интернаты для взрослых, где им не создают никаких условий для работы и тем самым лишают права на труд, – заключает Такырбашева.
Как показывает опыт социальной деревни «Манас», ограниченные возможности – не приговор и с ними волне можно быть полноправным членом общества.